– Ничего подобного. Интересно, на кого еще я похожа? Меня уже сравнивали с ангелом Фра Анджелико, святой Агнессой, а теперь с «Психичкой», как ее однажды назвала Ариадна.

– Вот если бы ты понаблюдала за собственным лицом, когда слушаешь музыку, говоришь о чем-то серьезном или чем-то растрогана, ты поняла бы, о чем я: у тебя в глазах душа светится и ты точь-в-точь как Психея.

– Ну, как увидишь меня снова в «душевном» состоянии, дай знать, я посмотрю в зеркало: самой интересно, как это выглядит, – лукаво произнесла Роза, раскладывая клубки шерсти.

тихо пробормотал Мак, вспоминая белую фигурку на травянистом склоне в летний день; а потом, будто укорив себя за излишнюю сентиментальность, аккуратно поставил Психею на место и заговорил о серьезных книгах, которые нужно прочитать за зиму.

После этого Роза на протяжении нескольких недель видела его очень редко: Мак, похоже, наверстывал упущенное время и выглядел даже рассеяннее и чудаковатее обычного.

Привыкнув постепенно к изменениям в его внешности, Роза обнаружила, что он стремительно меняется и во многом другом, и наблюдала за «импозантным мужчиной» с большим интересом, произнося про себя, когда прямо у нее на глазах новообретенное достоинство сменялось необычайной беспокойностью повадки, а иногда еще и легкой сентиментальностью:

– Это в нем просыпается гениальность, как я и предсказывала.

Двадцать первый Розин день рождения не праздновали – семья еще была в трауре, хотя мальчики и запланировали кое-какие развлечения. В этот день они с особой трогательностью относились к своей кузине, вспоминали о том, как любил ее «бедный Чарли», и пытались продемонстрировать свое отношение подарками и благопожеланиями. Розин укромный уголок так и сиял, изукрашенный осенними листьями, а на столе скопилось столько дивных диковинок, что именинница напрочь позабыла о том, что она наследница большого состояния, помнила лишь одно: у нее нет недостатка в любящих друзьях.

Особенно порадовал ее один из подарков, хотя, узнав о его происхождении, она не сдержала улыбки: Мак прислал ей амурчика, но не в образе пухлого дитяти с шаловливым лицом, а стройного крылатого юношу, опирающегося на лук без тетивы, – у ног лежит сломанная стрела. К подарку прилагалось стихотворение «К Психее», и Розу изумила красота поэтических строк: в них не было острот, комплиментов, подшучивания, вместо сантиментов – благородство чувства: древний миф получил новую жизнь в словах, уместным образом описывавших деву Душу, которая искала достойную себя Любовь.

Роза раз за разом перечитывала стихотворение, сидя среди ало-золотых листьев, украшавших ее комнатку, и чем дальше, тем больше открывала в нем глубины и красоты; со строк, музыкой звучавших у нее в ушах, она переводила взгляд на дивную статуэтку, молчаливо ласкавшую ей взор. Все это было очень ей близко: изящно, совершенно, – Розе прискучили дорогие подарки, и она высоко оценила проявление таланта и тонкого вкуса своего кузена, решив, впрочем, что речь идет лишь о похвальном желании ее порадовать.

Весь день к ней заходили с ласковыми словами гости, Мак явился последним. Рядом с Розой была только Дульча, они наслаждались великолепным закатом, лившимся в западное окно: октябрь от всей души желал своей дочери спокойной ночи.

Роза обернулась, заслышав шаги, и, спустив с рук малышку, подошла к Маку – ее счастливое лицо было озарено светом вечерней зари. Она с благодарностью произнесла:

– Мак, какая прелесть! Даже не знаю, как тебя отблагодарить, разве что вот этим. – И, притянув к себе его голову, она наградила его, как и прочих, праздничным поцелуем.

На сей раз, впрочем, поцелуй произвел нежданное действие: Мак зарделся, потом побледнел; Роза же добавила лукаво, полагая тем самым прогнать застенчивость юного поэта:

– И никогда больше не говори, что не пишешь стихов, не называй свои строки чушью, я всегда знала, что ты гений, а теперь и вовсе в этом не сомневаюсь!

И тут Мак выпалил будто бы против воли:

– Нет. Дело не в гениальности, а в любви!

После этого она отстранилась, изумленная его откровенностью, он же добавил, пытаясь держать себя в руках, отчего голос звучал немного странно:

– Я не хотел этого говорить, но меня мучает твой самообман. Я обязан был открыть тебе правду; ты не должна целовать меня как кузена, если я люблю тебя всем сердцем и всей душой!

– Мак, не надо так шутить! – воскликнула ошарашенная Роза: она-то думала, что прекрасно знает, что творится в его сердце.

– Я серьезен, как никогда, – ответил он ровным голосом и так спокойно, что если бы не бледность перевозбуждения у него на лице, Роза усомнилась бы в его словах. – Хочешь – можешь на меня сердиться. Я к этому готов, потому что знаю, что заговорил слишком рано. Нужно было, наверное, ждать много лет, но ты выглядишь такой счастливой – я дерзнул предположить, что ты забыла.

– Забыла? – отрывисто произнесла Роза.

– Про Чарли.

– А! Все вы почему-то считаете, что я любила его сильнее, чем оно было на деле! – воскликнула Роза с болью и нетерпением, потому что это общее заблуждение было для нее крайне мучительным.

– Да, считаем, ведь он был мечтой каждой женщины! – произнес Мак без горечи, но как бы давая понять, что несколько удивлен близорукостью прекрасного пола.

– Я не способна восхищаться слабостями и не могу любить без уважения и доверия. Я очень хочу, чтобы ты мне поверил, потому что меня утомила всеобщая жалость.

Говорила она со сдержанным пылом, ибо невысказанные чувства Мака произвели на нее куда большее впечатление, чем раньше производили самые трогательные заявления Чарли, хотя она и не понимала почему.

– Но он так тебя любил… – начал было Мак, чувствуя, что между ними обрушилось некое препятствие, но пока не решаясь через него перешагнуть.

– Это и было для меня мучительнее всего! Именно поэтому я тоже пыталась его любить, надеялась, что он исправится ради меня, если не ради себя самого, именно поэтому меня так терзало то, что порой я, не сдержавшись, начинала испытывать к нему презрение за недостаток мужества. Не знаю, что чувствуют другие, но для меня любовь не самоцель. Мой любимый должен быть нравственно выше, а не ниже меня, я должна испытывать к нему безоговорочное доверие и почтение, должна видеть в нем силу и цельность, на которые можно опереться. Они всегда были в моей жизни, и я знаю, что без этого не могу.

– Высокие у тебя идеалы. И ты думаешь найти такого человека, Роза? – спросил Мак, ощущая со смирением подлинной любви, что не сможет дать ей все, о чем она просит.

– Да, – ответила она, и на лице ее отразились безоговорочная вера в добродетель, инстинктивная тяга к лучшему, которую почти все мы утрачиваем очень рано, а вновь обретаем, лишь выучив горькие уроки жизни. – Да, я надеюсь его найти, потому что стараюсь вести себя разумно и храню веру в идеал. Можешь улыбаться, сколько хочешь, но я пока не готова отречься от своего героя. – Она пыталась говорить беспечно, в надежде перевести разговор на менее опасные темы.

– Боюсь, что искать тебе придется долго. – И лицо Мака разом потухло, ибо он выяснил, чего она хочет, и понял, что получил ответ на свой вопрос.

– Мне во всем помогает дядя, и я знаю, что идеал свой составила, глядя на него. Как же мне не верить в добро, если он совершает его постоянно?

– Мне, наверное, лучше помолчать, ибо предложить тебе мне почти нечего. Я и не собирался ничего говорить, пока не добьюсь права хоть на что-то надеяться. Взять свои слова обратно не в моих силах, могу лишь пожелать тебе успеха – да и желаю, потому что ты заслуживаешь лишь самого лучшего. – И Мак, не сказав больше ни слова, направился к двери, со всем мыслимым мужеством приняв неизбежное.