– Сегодня контора закрыта.

Тетушки, понятное дело, разоделись в пух и прах, увещевали друг друга соблюдать сдержанность и при этом начинали громко кудахтать по малейшему поводу. Мучительнее всех этот день переживал Джейми – он прямо-таки разрывался между стремлением вести себя добронравно и неодолимым порывом орать во всю силу легких, ходить колесом и носиться по всему дому. Пережить этот сложный период ему позволили лишь периодические визиты на конюшню, где он, дабы выпустить пар, ревел медведем и плясал джигу, к величайшему неудовольствию толстых старых лошадей и парочки смирных коров.

Но самое нетерпеливое сердце трепетало в груди у Розы – она расхаживала по дому, расставляя повсюду весенние цветы, молчаливая, но лучащаяся счастьем, – тетушки, наблюдая за ней, тихо говорили друг дружке:

– Правда же она прелестна, как ангел?

Если ангелы действительно носят светло-зеленые платья и украшают волосы первоцветами, если лица у них исполнены радости и покоя, а большие глаза сияют внутренним светом и делаются оттого особенно прекрасны, то Роза воистину напоминала ангела. А вот чувствовала она себя женщиной, и неспроста, потому что жизнь ее наполнилась особым смыслом: нынче домой возвращались дядя, подруга и возлюбленный. Можно ли просить о большем? вот разве что о даровании силы предстать перед всеми ними именно такой, какой они ее считают, и отплатить за любовь столь же верной, чистой и сильной любовью. Среди портретов в вестибюле висел и портрет доктора Алека – его вскоре после заграничной поездки написал Чарли в одном из недолгих приступов вдохновения. Портрет вставили в красивую раму и поместили на почетное место, оплели зелеными венками, а снизу поставили индийский сосуд, в котором ослепительным каскадом сияли тепличные цветы, присланные Китти. Роза как раз поправляла их напоследок, а Дульча поблизости тихо восхищалась букетиком «найциссиков» – и тут перестук колес заставил Розу броситься к двери. Она твердо решила первой поздороваться, первой ринуться в объятия, но когда увидела за дверцей экипажа переменившееся лицо, увидела изможденное тело – дядю несли по лестнице все его племянники, – она застыла и не тронулась с места, пока Фиби не заключила ее в объятия и не прошептала – причем в голосе ее слезы мешались со смехом:

– Я это совершила ради тебя, душечка, только ради тебя!

– Ах, Фиби, никогда больше не говори, что ты чем-то нам обязана! Мы у тебя в неоплатном долгу. – Роза только это и успела сказать, пока они стояли, соприкасаясь и щеками, и сердцами, слишком переполненные счастьем, чтобы сыпать словами.

Стук колес услышала и бабушка Биби и, когда все дружно переполошились, надела очки вверх ногами, схватила кружевную салфетку вместо носового платка и произнесла настолько внушительно, насколько позволяло всеобщее возбуждение:

– А ну цыц! Все стойте, где стоите, позвольте мне поприветствовать Алека. Помните: он еще слаб, не суетитесь, не мельтешите – будьте как я.

– Да, конечно, бабушка, – откликнулся нестройный хор, но просить о спокойствии было столь же бессмысленно, сколь и приглаживать перья в ветреный день; неодолимый порыв вынес всех внуков в вестибюль, и там им предстала бабушка Биби, прекрасно иллюстрировавшая предложение не мельтешить: вовсю размахивая салфеткой, она ринулась доктору Алеку в объятия, рыдая и хохоча на истерической нотке, – превзойти ее не удалось даже тетушке Саре.

Впрочем, рыдания скоро утихли, никому по большому счету не повредив, ибо как только объятия доктора Алека опустели, он тут же забыл о себе и стал думать о чужом счастье, а именно – вытолкнул вперед Фиби и произнес серьезным тоном, хотя его худое лицо и сияло отеческой улыбкой:

– Тетушка Биби, не будь у меня этой прекрасной дочери, я не дождался бы этого долгожданного возвращения. Полюби ее ради меня.

Пожилая дама оказалась на высоте и проявила подлинную свою суть: обернувшись к Фиби, она склонила седую голову, будто приветствуя равную себе, и, протянув руку, произнесла покаянно, восторженно и нежно:

– Я с радостью это сделаю, ибо она того достойна. Прошу прощения за свои глупые предрассудки, и я сейчас докажу искренность своих слов – но где мальчик-то?

В комнате присутствовали шесть мальчиков, и нужный оказался прямо на нужном месте в нужный момент; схватив Арчи за руку, бабушка Биби вложила в нее руку Фиби, попыталась вымолвить что-то подобающе торжественное, но не смогла, лишь обняла обоих и всхлипнула:

– Будь у меня дюжина внуков, я отдала бы тебе их всех, моя душа, и сплясала бы на вашей свадьбе, несмотря на ревматизм.

Эти слова оказались уместнее любых торжественных речей – все покатились со смеху, и дядю Алека отнесло к дивану ласковой волной веселья. После этого Мак велел всем, кроме Розы и бабушки Биби, выйти: именно он был здесь теперь за главного, врач, похоже, подмял под себя поэта.

– В доме должна соблюдаться полная тишина, дядюшку после долгого пути нужно немедленно уложить в постель, так что пока всем до свидания, приходите завтра, – распорядился он, встревоженно глядя на дядю, который прислонился к углу дивана, сразу три женщины разматывали ему шарф, трое мальчиков дрались за право снять с него галоши, двое братьев раз за разом пожимали ему руки, а тетушка Сара подставляла ему под нос флакон с нюхательной солью всякий раз, как ей удавалось туда дотянуться.

Дом не без труда очистили от гостей, после чего бабушка Биби заступила на дежурство рядом со своим мальчиком, а Роза крадучись удалилась – выяснить, ушел ли Мак вместе с остальными, ибо в радостной суматохе им еще не удалось поговорить, хотя взгляды их и руки успели встретиться не один раз.

Глава 22

Короткая и счастливая

В прихожей ей встретились Стив и Китти – он спрятал свою душечку за большим диваном, считая, что она имеет полное право быть рядом со всеми, потому что во время всех треволнений она с завидной отвагой и постоянством поддерживала в нем бодрость духа. Они так уютно устроились в тени разноцветной вазы, так нежно там ворковали, что Роза молча проскользнула бы мимо, но ее заметили и окликнули.

– Он не ушел, полагаю, что ждет в парадной гостиной, – сообщил Стив, чутьем влюбленного угадав смысл мимолетного взгляда, которым Роза окинула вешалку для шляп, прежде чем закрыть за собой дверь кабинета.

– Ну уж нет! Там же Арчи и Фиби, ему наверняка хватит такта удалиться в укромный уголок. Хочешь, схожу приведу его? – вызвалась Китти, приглаживая растрепавшиеся волосы Розы и оправляя цветы у нее на груди: там лежала голова дяди Алека, пока он не погрузился в сон.

– Нет, спасибо, я пойду к нему, но прежде повидаюсь с моей Фиби. Уверена, что она будет не против, – ответила Роза и направилась в гостиную.

– Послушай! – крикнул вдогонку ей Стив. – Ты бы посоветовала им поспешить и пожениться без промедления! Мы как раз собрались это сделать, когда дядя заболел, а теперь готовы ждать лишь до первого мая, но ни дня дольше!

– Какие вы торопливые! – рассмеялась Роза, обернувшись и положив ладонь на дверную ручку.

– Мы готовы отказаться от всех прикрас, пусть будет совсем просто, так, как ты любишь, если ты к нам присоединишься. Ты только подумай, какая прелесть! Три свадьбы в один день! Ну, давай беги, решай там все побыстрее! – попросила Китти, у которой от таких романтических мыслей разыгралось воображение.

– Да как же, если у меня даже жениха нет… – начала было Роза, чувствуя, как щеки предательски вспыхнули.

– Хитрюга! Ты же знаешь, что тебе стоит лишь слово сказать – и жених будет, притом отменный. С ним даже Уне с ее львом [55] не сравниться! – воскликнул Стив, которому очень хотелось порадеть за брата: по его понятиям, тот ухаживал слишком уж невнятно и чудаковато.

– Он не спешил вернуться домой, а я не спешу уезжать из дому. Не ждите меня, «мистер и миссис Гарри Уолмерс-младшие» [56] , я буду собираться с мыслями не меньше года – а вы можете подать мне прекрасный пример, и я потом воспользуюсь вашим ценным опытом. – И Роза упорхнула в гостиную, оставив Стива сетовать на неразумие властных женщин, а Китти утешать его обещаниями, что выйдет за него первого мая «даже совсем одна».